Место | Команда | Игры | Очки |
1 | Торос | 17 | 36 |
2 | Казцинк-Торпедо | 17 | 36 |
3 | Рубин | 18 | 34 |
4 | Кубань | 16 | 30 |
5 | Буран | 16 | 30 |
«Великий» Эдик превзошел самого себя. Он был неузнаваем. Ни секунды покоя, ни тени обычной для него спесивой медлительности. Волна за волной кидал он своих ребят в швед скую зону и сам был впереди всех, работал на совесть, не жалея боков, поспевал всюду. Казалось, он куда-то неистово торопится. И только один человек на стадионе знал, куда торопится Эдик.
Этот человек стоял на трибуне почетных гостей, как какой-нибудь сын министра. Ему было здесь непривычно. Здесь не распивали вино из бумажных стаканчиков, не кричали хриплыми, разбойничьими голосами: «Дави! Дави!» — и не толкались локтями, чтобы согреться.
С возрастающим страхом думал Алеша о той минуте, когда закончится игра. Что он скажет Дуганову? Как признается в своем обмане? И в то же время его переполняла нестерпимая гордость. Но не с кем было поделиться. Вокруг стояли чужие люди, а ребята были далеко — там, за светом прожекторов, падавших отвесно, как занавес, где маячили во мгле тысячи смутных лиц, откуда грохотал гром, летел пронзительный свист и пар разгоряченных дыханий возносился к небу...
Шведы проиграли. Подняв клюшки, они бодро прокричали приветствие, потом обе команды сошлись на середине катка, и тут откуда-то выскочили фотокорреспонденты и, смешно семеня по льду и оттесняя друг друга, устремились к хоккеистам.
Алеша протискивался к выходу. Народ уже валом валил с трибун, и в узком проходе сбилась толпа. Отовсюду слышались радостные, озябшие голоса:
— Ну Дуган сегодня давал!
— Вообще дали правильно!..
— Дуган молодчик! Сила Дуган!..
А вскоре стадион опустел.
Алеша осторожно подходил к газетному киоску, давно закрытому и темному в этот поздний час. Издали он заметил Дуганова, который стоял, облокотившись о прилавок киоска. За спиной Дуганова был рюкзак, в руках клюшка.
Несколько минут Алеша наблюдал за ним, стоя за бетонной колонной. Малодушное желание убежать, и жалость к Дуганову, и восхищение им боролись в его душе. Наконец, пересилив себя, Алеша вышел из-за колонны.
Он должен во всем признаться, а там будь что будет.
Дуганов посмотрел на Алешу беглым, невнимательным взглядом.
— Здравствуйте, дядя Эдик...
— Что тебе? — спросил Дуганов.
Алеша растерянно умолк.
— Вы меня не узнаете? — вдруг спросил он.
— Узнаю. Я устал, брат, ты уж извини. — Дуганов зевнул, поглядел на часы и, отвернувшись от Алеши, облокотился о прилавок другой рукой.
Алеша понял, что у него не хватит смелости признаться Дуганову. Ни за что не хватит. Но и домой уйти он не мог. И так они стояли некоторое время и молчали.
А потом Алеша увидел, как в воротах стадиона появилась Майка. Она шла прямо к киоску, каблучки ее быстро-быстро и звонко стучали в морозном воздухе. Дуганов поправил ремень на плече и пошел ей навстречу. Он шел не торопясь, как будто в Майкином появлении не было ничего удивительного.
Они встретились посередине двора. Дуганов взял Майку под руку, и они скрылись за воротами.
И Алеша тоже побрел к выходу, только он направился к восточным воротам, которые были ближе к дому. Медленно шел он по пустынному асфальтовому двору. Он вдруг почувствовал себя таким усталым, разбитым волнениями и успокоенным, как будто это он играл со шведами.
ПРОРЫВ БОБРОВА
Вихрастый, с носом чуть картошкой — ему в деревне бы с гармошкой, а он — в футбол, а он — в хоккей. Когда с обманным поворотом он шел к динамовским воротам, аж перекусывал с проглотом свою «казбечину» Михей.
Кто — гений дриблинга, кто — финта, а он вонзался, словно финка, насквозь защиту пропоров.