Хоккейный клуб «Газовик»

Знаете, на кого он похож во время этой короткой передышки в третьем периоде? На мастерового человека, который решил в конце смены устроить себе небольшой перекур. Впрочем, почему похож, он и есть тот самый мастеровой человек. И отец его Сергей Артемьевич был мастеровым человеком. Когда в 30-м году прошел слух, что в Нижнем Новгороде собираются строить большой автомобильный завод, Сергей Артемьевич, недолго думая, бросил где-то под Сталинградом свое нехитрое хозяйство и всем семейством — с женой Анной Алексеевной и двумя ребятишками, Колей и Катей, — поехал на эту стройку. Любую работу любил и умел работать. Он и грузчиком был, и по плотницкой части считался большим мастаком. Широк был в кости Сергей Коноваленко, кряжист, решителен, крут и молчалив. Витька —• последыш, который родился уже в Горьком, — рос весь в отца. Говорили, очень был похож.

Лет пятнадцать назад, чуть ли не в самом первом своем матче, получил Витька шайбой по лбу. Увезли его со стадиона в больницу, наложили швы, забинтовали и отпустили. Явился он в таком виде домой, мать ахнула, запричитала: «Не пущу больше, убьют еще». А отец грохнул кулачищем по столу. «Где, —

говорит, — был?! Отвечай». — «В хоккей играл, — сказал Витька. — Это меня шайбой...» И тогда отец сказал: «Не убьют, если дураком не будет. Пусть играет».

И вот с тех пор он играет в хоккей.

—    Много раз зашивали? — спросили его как-то.

—    Раз двадцать, — говорит, — как не больше.

Лет восемь назад тогдашний тренер «Торпедо» Дмитрий Николаевич Богинов говорил: «Самый интересный и самый сложный человек в команде — Коноваленко». Тогда я думал, что Богинов просто голову морочит. Знал, что у Коноваленко на все один ответ: «Нормально», — что говорить с ним скучно: все равно ничего от него не добьешься. Не обращал тогда внимания на то, как он говорит это свое «нормально». Теперь знаю — с хитрецой говорит: а чего, мол, с вашим братом репортером много толковать?

Выходит, что еовсе не Богинов, а Коноваленко морочил мне голову.

Кто-то сказал о Коноваленко, что он себе на уме. Я бы сказал иначе: он сам по себе упрям.

Он и страдал за это свое упрямство. Осенью 1966 года, например. Вконец он тогда рассорился со своим торпедовским тренером Виталием Косаревым. Тот ему велел ОФП заниматься — бегать, прыгать и т. д. А Коноваленко ни в какую. Вот на льду он согласен тренироваться хоть сутками, а эта самая общефизическая подготовка ему ни к чему. Всем к чему, а ему нет. Сам, говорит, знаю, что делать.

Словом, дело дошло до того, что вообще хотел было бросить Коноваленко хоккей, потому что за эту строптивость его не взяли тогда на первые матчи сборной. Мы с Виктором потом долго говорили на эту тему. Со всем он соглашался, но только не с тем, что зазнался. Никогда, говорит, я не зазнавался и не зазнаюсь. Но, говорит, кому нужна моя форма — мне или тренеру? Кто лучше знает, как мне в форму войти и когда?

Была у него тем летом травма — в гипс ногу заковали. Болела страшно, но он тренировался. Ему сказали, что ничего поделать нельзя — надо просто привыкнуть к боли. И он стал привыкать. Она у него болела и в Вене на чемпионате мира. Но вы видели его игру? Так разве кто-нибудь мог подумать, что он стоял в воротах с больной ногой?

...Когда «Торпедо» играет на своем автозаводском стадионе, вратари команды отдыхают в короткие минуты хоккейных антрактов в своей отдельной маленькой комнатушке, вход в которую посторонним лицам запрещен. Коноваленко любит эту свою комнатушку. Он вообще человек малообщительный и довольно замкнутый, и, может быть, поэтому отношение его к людям, к товарищам, к команде сразу и не поймешь. Но вот известна мне такая история...