Хоккейный клуб «Газовик»

Евгений Рубин

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПУТИ

Этот ритуал обычно выполняется особенно торжественно и пышно. Герою церемонии доверяют первый удар по мячу, подъем флага, передачу капитанской повязки. Потом — памятные подарки и адреса, овации зрителей и толпа фоторепортеров, прочувствованное ответное слово и бесконечные интервью. Будто в горах кубков, килограммах вощеной бумаги с золотым тиснением и словесных потоках может потонуть одна-единствен-ная негромкая нотка грусти — непременная спутница этого обряда. Но она все равно слышна и звучит диссонансом в громком и нестройном оркестре из барабанов и литавр. И в глазах ребят, с которыми еще вчера играл бок о бок, — тоже грусть. Может, вовсе не по тебе. Просто даже тем, кто сегодня совсем молод, вся эта церемония напоминает: когда-то придется выйти на поле в последний раз.

Так примерно все и было в Московском Дворце спорта 28 апреля 1966 года — в день прощального бенефиса хоккеиста ЦСКА Константина Локтева. Были и речи, и аплодисменты, и адреса. И какая-то толика грусти тоже. Но чувствовалось в этом прощании нечто, чего обычно не бывает в подобных случаях. Удивление? Восхищение? Сожаление? Зависть? Да, и первое, и второе, и третье, и четвертое. А может быть, еще какие-то оттенки чувств, которым просто не найти названия. Попробуем вместе разобраться, почему эта обычная, хотя и весьма торжественная, картина окрасилась вдруг в столь необычные тона.

Слыхали ли вы хоть раз о знаменитом писателе или композиторе, который в один день сказал бы себе: «Все. Последняя точка. Завтра я уже не сяду за свой рабочий стол, мир не увидит больше моих творений, мое имя перестанет появляться в печати, меня забудут»?

Но писатель, художник и композитор всегда сознают, что после них останутся вещи осязаемые, которые потомки сумеют увидеть, услышать, так сказать, потрогать руками, а значит, и оценить. У спортсмена этого утешения нет. И он, человек, тоже влюбленный в свое дело, да еще совсем здоровый, силь ный, молодой, должен вдруг поставить эту самую последнюю точку.

Да и как определить, когда он пришел — срок последней точки? Почему сегодня, а не завтра и не послезавтра? Правда, существуют виды спорта, где у спортсмена есть неошибающие-ся советчики: удлинившиеся секунды, потяжелевшие килограммы. Тот, кто избрал футбол или хоккей, теннис или баскетбол, тот сам себе советчик. И он ошибается почти всегда. Ошибается, потому что хочет ошибаться. Так уж устроен человек — он верит в то, во что ему хочется верить.

И спортсмен решает: «Завтра».

Не успел принять шайбу? «Неточный пас».

Промахнулся по мячу? «Неровное поле».

Не выпрыгнул над сеткой? «Нога подвернулась».

Эти объяснения — для себя. А партнеров не обманешь. И в их отношении к тебе нет уже былого преклонения. Уважение к прошлым заслугам смешивается с жалостью. «Эх, не тот стал...» На каждого пришельца в твою команду ты смотришь пристально и недоверчиво: не на твое ли место готовят?

Конечно, впереди — возможность стать тренером, передать то, что знал и умел, другим. Но не всякий большой спортсмен — это и великий тренер. Ничего путного может и не получиться. Во всяком случае, все придется начинать сначала, завоевывать новое имя, новое положение, новый авторитет. 34—35 лет — пора расцвета, начинать в этом возрасте трудно. А спортсмен должен. Такова спортивная жизнь.

Пусть извинит меня читатель за длинное отступление от рассказа о Константине Локтеве. Теперь нам пора вернуться во Дворец спорта, к 28 апреля 1966 года.

Константин Локтев — капитан команды ЦСКА, завоевавшей в тот день Кубок СССР по хоккею и за неделю до этого ставшей 13-кратным чемпионом страны, — на верхней ступеньке пьедестала почета принимал призы и поздравления. И то и другое адресовалось не только ЦСКА, но и самому Локтеву — 28 апреля он последний раз вышел на площадку в качестве игрока.