Хоккейный клуб «Газовик»

Пройдет несколько лет, и знаменитый уже, но совсем еще молодой хоккеист Борис Майоров в журнале «Юность» расскажет о своем отношении к хоккею. Он публично выскажет мысль, непривычно звучащую в устах известного спортсмена, мысль, что хоккей и труд — два понятия для него, Бориса Майорова, совершенно несовместимые. Оказывается, хоккей — решающий матч на первенство, товарищеская игра со второразрядной командой, заурядная тренировка — для него отдых и наслаждение.

И в самом деле, в ту пору, да и позднее, игра молодой спартаковской тройки, в общем-то далекая от совершенства, поражала и радовала веселым задором и неудержимым оптимизмом.

Никто не умел, как они, забив гол, помчаться навстречу друг другу со вскинутыми клюшками, а потом ринуться в объятия — и по местам: скорее, скорее снова в бой, снова атаковать, забивать и чувствовать себя на седьмом небе. Это не было позой, просто буйная радость от игры рвалась наружу, била через край, била с такой щедростью, что ее хватало на всю команду. И их партнеры выходили на поле, будто зараженные не имеющим названия, но сильно и мгновенно действующим вирусом этой радости.

Где они теперь, эти партнеры — сверстники, постарше, помоложе, все без исключения считавшиеся талантливыми, сильными, перспективными?.. Одни сошли, другие играют или играли еще недавно в Москве, Рязани, Ярославле, Киеве, Минске. Но в новых своих, далеко не первостепенных командах они не сумели стать звездами даже местного значения. Они остыли и погасли, как только майоровско-старшиновский неиссякаемый аккумулятор перестал питать их своей энергией.

А самым яростным и несдержанным, быстрее всех и легче всех воспламеняющимся был Борис Майоров. Он выше всех прыгал от радости и громче всех спорил с судьями, забивал половину шайб и отсиживал половину штрафного времени. Не потому ли он, а не кто-то из двух его ближайших друзей стал в один прекрасный день спартаковским капитаном?

Знаменитый спортсмен, капитан сборной, чемпион мира, аспирант, дважды орденоносец; кто только не жал ему руку, поздравляя с победами:    государственные мужи, космонавты, звезды кино... Словом, исполнение всех желаний. А взгляды мальчишек, взгляды, полные зависти и восторга, преследуют его повсюду, где бы он ни появился.

Я никогда не разговаривал на эту тему с Борисом Майоровым и вообще не уверен, что эта мысль когда-нибудь приходила ему в голову. Но я часто представляю его сидящим на трибуне во время какого-то матча молодежных команд и глядящим на поле с неосознанной, спрятавшейся глубоко завистью: вот бы прямо сейчас перепрыгнуть через борт — и в схватку. Не во главе своей, спартаковской команды, не в качестве капитана, который обязан бесконечно сдерживать себя, быть лучшим и образцовопоказательным. А именно сюда, где можно играть бесшабашно, забыв о зрителях и судьях, о своем положении лидера и разыгрывающего игрока и думая только об игре, испытывая только радость от ощущения собственной силы и ловкости.

В Гренобле я пришел в олимпийскую деревню к Борису Майорову на другой день после матча СССР — Швеция, матча, в котором наша команда одержала не очень убедительную и совсем не яркую победу. Майоров сидел в своей комнате мрачный. Дверь на балкон была раскрыта, но дым от сигареты еще не успел рассеяться — чувствовалось, что хозяин только что «нарушил режим». Мы пошли прогуляться по городу.

Борис говорил вроде бы и охотно — видно, надо было выговориться,— но как-то вяло и невыразительно:

— Настроение скверное... Игра не клеится... Перессорился с большинством ребят и с обоими тренерами... У самого не получается, а на других злюсь... Правда, и на себя не меньше. Тридцать лет... Надо кончать.