Хоккейный клуб «Газовик»

—    И ты сюда? — спросил Дуганов.

—    Нет, я сюда... — пролепетал Алеша.

Вероятно, у него было очень странное лицо, потому что бабушка испуганно вскрикнула:

—    Что случилось?

—    Дуганов пришел! Он на лестнице! Тише! — зашептал Алеша и, бросив портфель на пол, приник к щели «для писем и газет». Бабушка начала переспрашивать: «Что? Кто?» Алеша яростно прошептал, что все объяснит потом. Конечно, ни о каком обеде не могло быть и речи. Алеша вынес на площадку лыжи и принялся натирать их мазью. Он натирал лыжи примерно час. Наконец из тридцать второй квартиры вышла Майка Сорокина в своем курчавом меховом пальто и малюсенькой шляпке, и за нею — Дуганов.

Майка была высокая и худая, волосы у нее были черные, глаза зеленые, а голос очень пронзительный. Когда она дома смеялась, было слышно через площадку. Майка училась в институте, но Алеша по-прежнему называл ее Майкой и считал девчонкой, потому что еще в прошлом году она училась с ним в одной школе.

А сейчас Дуганов держал ее под руку, как какую-нибудь артистку. Они прошли мимо, даже не взглянув на Алешу, который изо всех сил натирал лыжи. Дуганов что-то рассказывал, а Майка смеялась. Но не очень громко.

Вечером поразительную новость Алеша сообщил ребятам. Ему никто не поверил: чтобы Дуганов просто так, здорово живешь, пришел к Майке Сорокиной? Не может быть. Чепуха. Во-первых, у него своя машина, и он пешком не ходит, сказал один. Во-вторых, он женатый, сказал другой, и живет на Первой Мещанской. Третий заявил, что Дуган живет вовсе не на Мещанской, а на «Соколе». Ему это известно точно, потому что ему говорил один парень из первой детской команды. Но у сто* ронников Мещанской тоже нашелся «один парень» — из второй юношеской. Между знатоками разыгрался бешеный спор, посыпались взаимные оскорбления, и дело кончилось потасовкой.

Вскоре один из спорщиков встретил Майку на улице и спросил напрямик: «Где живет Эдик Дуганов?» Майка ужасно покраснела, сказала¹ «Дурак ненормальный!» — и ушла.

Но даже после этого никто не хотел верить Алешкиной новости.

И только через три дня ябилссь подтверждение: среди бела дня, на глазах у всех Дуганов и Майка вышли из подъезда и сели в такси. Потом Алеша стал часто видеть, как они встречаются во дворе или на улице перед домом. Он сделался невольным шпионом этих встреч. Его мучили любопытство, и ревности, и робость, и гнетущее сознание собственного ничтожества. По-видимому, он испытывал первые муки неразделенной любви.

Он вертелся вблизи молодых людей, когда вечером они стояли в подъезде. Услышав стук лифта на своем этаже, он бросался к двери, надеясь увидеть Дуганова. Иногда Дуганов обменивался с Алешей двумя-тремя словами («Как учишься, ничего? Ну молодец... А как тебя звать-то?») и даже угощал Алешку ирисками, а иногда проходил мимо Алешки, не узнавая его и даже как будто не видя. И Алешу бросало то в жар, то в холод.

Когда Алеша приходил на каток, ребята кидались к нему с расспросами:

—    Видел Дуганова? Что он говорит?

Им казалось, что они разговаривают запросто: еще бы, ездят в одном лифте!

Алеша откашливался, отвечал солидно:

—    Видел, конечно. Вчера вечером. Меня как раз мать в аптеку послала, возвращаюсь — они в подъезде стоят, целуются. Я поздоровался...

Это никого не интересовало.

—    А когда чехи играют?

—    Какой состав, неизвестно?

Тут уж приходилось фантазировать:

—    Дуган сказал: выиграем. Состав, значит, примерно такой...

Один Тумба не мог простить Алеше этой неожиданной популярности. Во время игры он со злобным упорством преследовал его, сбивал с ног и вообще пытался всячески унизить как игрока. Толкнет в спину, даст подножку да еще насмехается: